Неточные совпадения
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет, — говорю, — я Демушку
Любила, берегла… —
«А зельем не поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани
Господь!.. —
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
— Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее — нет креста!
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни
барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог
весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на
баринаНе работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!
Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали
барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать.
Да выискался пьяненький
Мужик, — он против
баринаНа животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал — да вдруг
Как вскочит! Прямо к
барину —
Хвать карандаш из рук!
— Постой, башка порожняя!
Шальных
вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
Молчим: тут спорить нечего,
Сам
барин брата старосты
Забрить бы не
велел,
Одна Ненила Власьева
По сыне горько плачется,
Кричит: не наш черед!
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее,
господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни
вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Поняв чувства
барина, Корней попросил приказчика прийти в другой раз. Оставшись опять один, Алексей Александрович понял, что он не в силах более выдерживать роль твердости и спокойствия. Он
велел отложить дожидавшуюся карету, никого не
велел принимать и не вышел обедать.
Все ее распоряжения надо было изменять, так как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех
повел теперь весь дом Каренина и спокойно и осторожно во время одеванья
барина докладывал ему, что было нужно.
— Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в недоумении
ведет переговоры. Вдруг является
господин с бакенбардами колбасиками, красный, как рак, объявляет, что в доме никого не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.
Барин тут же
велел Петрушке выдвинуть из-под кровати чемодан, покрывшийся уже порядочно пылью, и принялся укладывать вместе с ним, без большого разбора, чулки, рубашки, белье мытое и немытое, сапожные колодки, календарь…
Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и
повел проворно
господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой.
Но тише! Слышишь? Критик строгий
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогий
И нашей братье рифмачам
Кричит: «Да перестаньте плакать,
И всё одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
— Ты прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
И мыслей мертвый капитал
Отвсюду воскресить прикажешь:
Не так ли, друг? — Ничуть. Куда!
«Пишите оды,
господа...
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих
господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно
повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
— Ну, в Америку собираться, да дождя бояться, хе! хе! прощайте, голубчик, Софья Семеновна! Живите и много живите, вы другим пригодитесь. Кстати… скажите-ка
господину Разумихину, что я
велел ему кланяться. Так-таки и передайте: Аркадий, дескать, Иванович Свидригайлов кланяется. Да непременно же.
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную
ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной есть точно; я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну, так что ж! По немощи моей
Господь посылает.
— Ну, — продолжал Зурин, — так и быть. Будет тебе квартира. А жаль… Мы бы попировали по-старинному… Гей! малый! Да что ж сюда не
ведут кумушку-то Пугачева? или она упрямится? Сказать ей, чтоб она не боялась: барин-де прекрасный; ничем не обидит, да хорошенько ее в шею.
— Как тебе сказать?
Господин Базаров непочтительно отозвался о сэре Роберте Пиле. [Пиль Роберт (1788–1850) — английский государственный деятель, консерватор.] Спешу прибавить, что во всем этом виноват один я, а
господин Базаров
вел себя отлично. Я его вызвал.
Неожиданный поступок Павла Петровича запугал всех людей в доме, а ее больше всех; один Прокофьич не смутился и толковал, что и в его время
господа дирывались, «только благородные
господа между собою, а этаких прощелыг они бы за грубость на конюшне отодрать
велели».
— Точно, точно. Так этот лекарь его отец. Гм! — Павел Петрович
повел усами. — Ну, а сам
господин Базаров, собственно, что такое? — спросил он с расстановкой.
Она усмехнулась и пошла, но из другой комнаты в щелку смотрела, то ли сделает Захар, что
велел барин.
Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то спектакля, избавляя ленивого
барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и
вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.
— Как не знать. Крафт третьего дня для того и
повел меня к себе… от тех
господ, чтоб передать мне это письмо, а я вчера передал Версилову.
Я до того закричал на лакея, что он вздрогнул и отшатнулся; я немедленно
велел ему отнести деньги назад и чтобы «
барин его сам принес» — одним словом, требование мое было, конечно, бессвязное и, уж конечно, непонятное для лакея. Однако ж я так закричал, что он пошел. Вдобавок, в зале, кажется, мой крик услышали, и говор и смех вдруг затихли.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая
вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что
господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
— Мы и то с тетенькой, касатка, переговаривались, може, сразу ослобонят. Тоже, сказывали, бывает. Еще и денег надают, под какой час попадешь, — тотчас же начала своим певучим голосом сторожиха. — Ан, вот оно что. Видно, сгад наш не в руку.
Господь, видно, свое, касатка, — не умолкая
вела она свою ласковую и благозвучную речь.
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида
господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто
ведя оживленные разговоры с соседями.
—
Велели беспременно разбудить, — говорил Игорь, становясь в дверях так, чтобы можно было увернуться в критическом случае. — У них гости… Приехал
господин Привалов.
В его голове болезненный чад, соображение еще дремлет, но вот он в саду, подходит к освещенным окнам и слышит страшную
весть от
барина, который, конечно, ему обрадовался.
— Старец Варсонофий действительно казался иногда как бы юродивым, но много рассказывают и глупостей. Палкой же никогда и никого не бивал, — ответил монашек. — Теперь,
господа, минутку повремените, я о вас
повещу.
— Да
велите завтра площадь выместь, может, найдете, — усмехнулся Митя. — Довольно,
господа, довольно, — измученным голосом порешил он. — Вижу ясно: вы мне не поверили! Ни в чем и ни на грош! Вина моя, а не ваша, не надо было соваться. Зачем, зачем я омерзил себя признанием в тайне моей! А вам это смех, я по глазам вашим вижу. Это вы меня, прокурор, довели! Пойте себе гимн, если можете… Будьте вы прокляты, истязатели!
Дикий-Барин посмотрел на него исподлобья. Обалдуй слабо пискнул, замялся, глянул куда-то в потолок,
повел плечами и умолк.
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего
господина, слушал
повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Кампельмейстера из немцев держал, да зазнался больно немец; с
господами за одним столом кушать захотел, так и
велели их сиятельство прогнать его с Богом: у меня и так, говорит, музыканты свое дело понимают.
— Ездил и с собаками, да убился: с лошадью упал и лошадь зашиб. Старый-то
барин у нас был престрогий;
велел меня выпороть да в ученье отдать в Москву, к сапожнику.
— Матрена! разбуди
барина,
вели ко мне придти.
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш
барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя
ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я,
господа,
велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась быть m-me Сталь,
господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
— Молчи, — сказал Дубровский. — Ну, дети, прощайте, иду куда бог
поведет; будьте счастливы с новым вашим
господином.
— Скажи Кирилу Петровичу, чтоб он скорее убирался, пока я не
велел его выгнать со двора… пошел! — Слуга радостно побежал исполнить приказание своего
барина; Егоровна всплеснула руками. «Батюшка ты наш, — сказала она пискливым голосом, — погубишь ты свою головушку! Кирила Петрович съест нас». — «Молчи, няня, — сказал с сердцем Владимир, — сейчас пошли Антона в город за лекарем». — Егоровна вышла.
Разумеется, объяснять было нечего, я писал уклончивые и пустые фразы в ответ. В одном месте аудитор открыл фразу: «Все конституционные хартии ни к чему не
ведут, это контракты между
господином и рабами; задача не в том, чтоб рабам было лучше, но чтоб не было рабов». Когда мне пришлось объяснять эту фразу, я заметил, что я не вижу никакой обязанности защищать конституционное правительство и что, если б я его защищал, меня в этом обвинили бы.
А. И. Герцена.)] и вам-то нагло отвечают: «Деньги ваши, но
барин платить не
велел».
На это тратилась его жизнь. Это был Измайлов на маленьком размере, князь Е. Грузинский без притона беглых в Лыскове, то есть избалованный, дерзкий, отвратительный забавник,
барин и шут вместе. Когда его проделки перешли все границы, ему
велели отправиться на житье в Пермь.
Круто изменил Зонненберг прежние порядки; дядька даже прослезился, узнав, что немчура
повел молодого
барина самого покупать в лавки готовые сапоги, Переворот Зонненберга так же, как переворот Петра I, отличался военным характером в делах самых мирных.
Мне это надоело, я не
велел его принимать и даже прятался от него в лес, но он и тут нашелся: «
Барина дома нет, — говорил он, — ну, а водка-то дома, верно?
На первой странице «азы» были напечатаны крупным шрифтом, и каждая буква была снабжена соответствующей картинкой: Аз — арбуз, Буки —
барин,
Веди — Вавило и т. д.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было
вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от
господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Узнал батюшка царь и
велел господина, за давним временем, судом не судить, а имение его отписать в казну.
На другой же день Анфиса Порфирьевна облекла его в синий затрапез, оставшийся после Потапа, отвела угол в казарме и
велела нарядить на барщину, наряду с прочими дворовыми. Когда же ей доложили, что
барин стоит на крыльце и просит доложить о себе, она резко ответила...
— Позвольте мне кончить,
господа… Дело не в названии, а в сущности дела. Так я говорю? Поднимаю бокал за того, кто открывает новые пути, кто срывает завесу с народных богатств, кто
ведет нас вперед… Я сравнил бы наш банк с громадною паровою машиной, причем роль пара заменяет капитал, а вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
В длинные зимние ночи он пишет либеральные
повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его
господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не
господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.